От академиков империи до мегасайенса: короткий исторический экскурс
Если смотреть в долгую перспективу, российская наука всегда жила на границе двух миров: своего, национального, и большого — глобального. Уже в XVIII–XIX веках российские учёные переписывались с европейскими коллегами не реже, чем сейчас мы созваниваемся в Zoom, а первая Академия наук с самого старта задумывалась как часть общего европейского научного пространства.
В XX веке маятник качнулся: с одной стороны — мощная советская наука с прорывами в космосе, ядерной физике, математике, с другой — политическая изоляция и ограниченный обмен людьми и идеями. Тем не менее, даже в холодную войну работали совместные проекты по космосу, антропологии, медицине, климату.
После 1991 года казалось, что границы исчезают навсегда. Российские исследователи массово подключаются к международным коллаборациям, ездят на стажировки, публикуются в топ‑журналах. А затем — новый виток геополитики, санкции, ограничения на визы, разрывы контрактов.
К 2025 году ситуация снова сложная и неоднозначная: где‑то двери прикрыты, где‑то — наоборот, открылись новые направления и партнёры в Азии, Латинской Америке, на Ближнем Востоке. И именно на этом фоне особенно интересно посмотреть, как выглядит российская наука в мире, в каком она реально состоянии и что помогает ей сохранять конкурентоспособность.
—
Российская наука в мире: современное состояние без розовых очков
Чтобы честно ответить на вопрос «каково российская наука в мире современное состояние», нужно разделить две вещи: политический фон и чисто научные показатели. Политика сегодня осложняет визы, финансирование, совместные гранты с рядом стран. Но научная коммуникация менее чувствительна к границам, чем кажется: статьи продолжают выходить, данные — обмениваться, люди — оставаться на личных профессиональных связях.
По метрикам — цитируемости, публикациям в рецензируемых журналах, участию в крупных проектах — картина пёстрая. Есть области, где Россия всё ещё в первой десятке мира (математика, космические технологии, отдельные направления физики, химии, материаловедения). Есть зоны проседания — биомедицина, ИИ и вычислительные науки, где конкуренция чудовищно высока, а ресурсы и инфраструктура во многом сосредоточены в США, ЕС, Китае.
Рейтинги и позиции российской науки в мире за последние годы стали более волатильными: часть вузов снизила присутствие в глобальных рейтингах из‑за изменения методик и политического фактора, при этом в отдельных предметных областях российские коллективы продолжают входить в мировую элиту. Если убрать идеологический шум, останется факт: на глобальном «научном рынке» Россия уже не монополист ни в одной области, но и не «периферия»; это сильный, но местами фрагментированный игрок.
—
Необходимые инструменты глобальной науки
Чтобы понимать, за счёт чего вообще строится международное научное сотрудничество, полезно разобрать, какие «инструменты» сегодня критичны. Речь не только про приборы, но и про организационные и цифровые среды.
Минимальный «набор выживания» для участия в мировой науке сейчас выглядит так:
— доступ к современным базам данных и научным журналам (Web of Science, Scopus, PubMed, arXiv и др.);
— исследовательская инфраструктура: от суперкомпьютеров и центров коллективного пользования до биобанков и синхротронов;
— устойчивые каналы связи с коллегами — конференции, семинары, совместные онлайн‑площадки.
Для коллаборации важны и более «мягкие» инструменты:
— конкурентоспособная система грантов и прозрачно устроенная поддержка научных проектов;
— понятные карьерные траектории для молодых учёных, чтобы людям было выгодно оставаться в исследованиях;
— юридические рамки для работы с данными, ИС, экспортным контролем.
Коллаборации российских ученых с зарубежными институтами сегодня всё сильнее опираются именно на цифровые инструменты: совместные репозитории кода, открытые базы данных, дистанционный доступ к оборудованию. Когда физически добраться до партнёров сложно, побеждает тот, кто умеет работать «в онлайне» почти так же эффективно, как «вживую».
—
Поэтапный процесс выхода в мировое научное поле
Если упростить, любой российский коллектив, который хочет быть заметным на глобальной арене, проходит примерно одни и те же шаги. Это не строгий рецепт, но некий рабочий сценарий.
1. Фокус на задаче, интересной миру, а не только стране
Сначала формулируется проблема, которая резонирует с глобальной повесткой: климат, новые материалы, энергетика, здоровье, ИИ, безопасность данных. Чем более универсален вопрос, тем легче найти международных партнёров.
2. Выход в международную публикационную среду
Публикации на английском в журналах, которые реально читают за пределами страны, — обязательный этап. Здесь важна не только «красота» текста, но и открытость данных, воспроизводимость экспериментов, грамотная работа с авторством.
3. Нахождение партнёров и точек входа
Коллег ищут по статьям, конференциям, через научные сети. Часто всё начинается с совместного доклада, обмена данными, небольшого пилотного проекта. Личные контакты по‑прежнему решают очень многое.
4. Закрепление через гранты и формальные соглашения
На этом этапе подключаются институты, университеты, фонды. Появляются соглашения о сотрудничестве, совместные лаборатории, студенческие и постдок‑обмены.
5. Расширение до крупной коллаборации
Если тема «выстреливает», из небольшого проекта вырастает международный консорциум с десятками организаций. Классический пример — участие в мегасайенс‑проектах, крупных обсерваториях, геномных или климатических инициативах.
В 2020‑е годы международное научное сотрудничество России 2025 года и далее всё чаще строится по азиатскому и мультиполярному сценарию: меньше завязки только на Европу и США, больше — на Китай, Индию, страны БРИКС, Ближний Восток. Это не отменяет связей с «традиционными» центрами, но делает карту партнёров явно более разнообразной.
—
Коллаборации и конкуренции: как это устроено на практике
Снаружи может казаться, что наука — это или «сотрудничаем», или «конкурируем». На деле всё происходящее — постоянное сочетание двух режимов. Учёные могут жёстко соперничать за грант, а через год оказаться в одной коллаборации, потому что их данные идеально дополняют друг друга.
Конкурентоспособность российской науки на мировом рынке исследований сегодня определяется тремя ключевыми факторами: качеством человеческого капитала, наличием инфраструктуры и скоростью реакции на новые тренды. При равных условиях выигрывает тот, кто:
— способен быстро переобучать команды под новые задачи (например, из классической физики в физику данных);
— умеет открывать данные и делать их удобными для повторного использования;
— не боится междисциплинарности и выходов в «пограничные» области.
Коллаборации российских ученых с зарубежными институтами особенно успешны там, где у России есть исторически сильные школы и уникальные установки: ядерная и плазменная физика, космос, математика, криогеника, полярные исследования. Партнёрам проще присоединиться к уже сложившейся экосистеме, чем строить её с нуля.
При этом конкуренция никуда не девается. Университеты и институты соревнуются:
— за лучших студентов и аспирантов;
— за крупные гранты и индустриальные контракты;
— за право быть «центром тяжести» в определённой теме.
В идеале конкуренция подталкивает к качеству, а коллаборация — к масштабу. Задача системы — построить правила игры так, чтобы эти два режима не уничтожали, а усиливали друг друга.
—
Устранение неполадок: что мешает и как «чинить» систему
Любая сложная научная система похожа на большой экспериментальный стенд: постоянно что‑то шумит, ломается, требует подстройки. «Неполадки» в международном присутствии российской науки тоже весьма осязаемы.
Чаще всего учёные и администраторы сталкиваются с такими проблемами:
— Сложности с мобильностью: визовые ограничения, дорогие перелёты, малое число стипендий на стажировки.
— Неравномерная инфраструктура: в одних центрах — мирового уровня приборы, в других — морально устаревшая база.
— Бюрократия и регуляторика: долгие согласования международных договоров, экспортного контроля, совместного владения ИС.
— Языковой и «культурный» барьер: слабый академический английский, непривычка к открытому обмену данными и кросс‑культурной работе в командах.
Чтобы не ограничиться общими словами, полезно рассматривать каждую такую проблему как инженерную задачу с конкретными «фикcами».
1. Мобильность
— развивать виртуальные обмены: совместные онлайн‑курсы, совместные лабораторные на удалённом оборудовании;
— поддерживать участие в международных конференциях хотя бы в гибридном формате;
— активнее использовать многосторонние форматы (БРИКС, ШОС), где барьеры ниже.
2. Инфраструктура
— делать центры коллективного пользования по‑настоящему открытыми для внешних групп;
— развивать соглашения о совместном использовании установок с иностранными партнёрами;
— вкладываться в цифровую инфраструктуру — от облачных вычислений до открытых репозиториев.
3. Регуляторика
— стандартизировать типовые договоры для международных проектов;
— упрощать отчётность и переходить от «бумажного» контроля к оценке результатов;
— развивать профессиональную службу научной поддержки (research office), чтобы учёный не тонул в бумагах.
4. Коммуникации и язык
— системно учить академическому письму и презентации результатов;
— поощрять менторство, когда более опытные исследователи помогают молодым выходить на международную арену;
— формировать культуру открытых семинаров и публичного обсуждения данных.
По сути, устранение неполадок — это не один большой реформаторский жест, а много мелких, но последовательных изменений, которые делают систему менее хрупкой и более предсказуемой для всех участников.
—
Как менялась глобальная роль российской науки: несколько вех
Немного упростим историю и выделим несколько условных этапов:
— Имперский и ранний академический период
Ломоносов, Эйлер, Менделеев — уже в эту эпоху российские учёные активно включены в европейскую науку. Академия наук — международный по духу и составу проект.
— Советский мегапроект
Резкий рывок в фундаментальных областях и в «большой технике»: космос, атом, радиофизика. Коллаборации есть, но они точечные и сильно политизированные. При этом именно тогда формируются мощные школы, на которых до сих пор держатся многие направления.
— Постсоветская открытость и утечка мозгов
В 1990‑е — начале 2000‑х российские учёные массово интегрируются в западную систему: гранты, постдоки, длинные стажировки. Параллельно множество людей навсегда остаётся работать за рубежом, и эти диаспоры становятся мостами для дальнейших совместных проектов.
— Турбулентные 2010‑е и 2020‑е
С одной стороны — растёт участие в международных коллаборациях, появляются программы мегагрантов, создаются научные центры мирового уровня. С другой — обострение геополитики, санкции, сокращение совместных проектов с рядом стран. В ответ начинается поиск новых партнёров и опора на многосторонние форматы сотрудничества.
Эти вехи важны, потому что они объясняют, почему сейчас международное научное сотрудничество России 2025 года построено не «с нуля», а на десятилетиях уже сложившихся связей, традиций и школ.
—
Что показывают рейтинги и как к ним относиться
Когда обсуждают рейтинги и позиции российской науки в мире, часто или драматизируют, или, наоборот, рисуют чересчур оптимистичную картину. Истина, как обычно, посередине.
Глобальные рейтинги университетов и стран — это в первую очередь инструменты для политики и маркетинга. Они учитывают не только качество исследований, но и репутационные опросы, интернационализацию кампусов, объём финансирования. Поэтому любое резкое изменение политической ситуации очень быстро отражается в цифрах, даже если реальные научные результаты меняются гораздо медленнее.
Тем не менее, такие рейтинги полезны как «термометр». Они показывают:
— где нарастает отставание по количеству и качеству публикаций;
— какие области растут, а какие стагнируют;
— насколько хорошо российские университеты и институты встроены в глобальные сети цитирования и ко‑авторства.
Важно помнить: место в рейтинге — это не приговор, а сигнал. На него можно реагировать стратегически: перестраивать приоритеты, вкладываться в ключевые направления, усиливать те области, где уже есть мировой уровень, и подтягивать отстающие.
—
Взгляд к 2025 году и дальше: сценарии и развилки
К 2025 году глобальный научный ландшафт уже точно не такой, каким он казался в 2010‑х. Центров силы стало больше: наряду с США и Европой всё весомее Китай, Индия, страны Персидского залива, Латинская Америка. Наука становится по‑настоящему многополярной.
Для России в этой конфигурации есть как риски, так и шансы. Риски — в возможной технологической изоляции в отдельных сегментах, усложнении доступа к оборудованию и данным, если политические барьеры будут расти. Шансы — в том, что окно возможностей для новых коалиций, проектов и партнёрств сегодня шире, чем когда‑либо.
Если смотреть прагматично, российская наука в мире в ближайшие годы будет развиваться по нескольким линиям одновременно:
— Углубление сотрудничества в тех областях, где есть уникальные компетенции и установки — космос, ядерная энергетика, полярные исследования, фундаментальная математика и физика.
— Настройка инфраструктуры под распределённые международные проекты — открытые данные, совместные вычислительные ресурсы, удалённый доступ к оборудованию.
— Реинжиниринг системы подготовки кадров — чтобы молодые учёные могли строить международную карьеру, не теряя связи с отечественной наукой.
Конкурентоспособность российской науки на мировом рынке исследований в конечном счёте зависит не от одного‑двух решений «наверху», а от того, насколько системно удастся сочетать три вещи: сильные научные школы, современную инфраструктуру и продуманную международную стратегию. Коллаборации и конкуренции здесь — не взаимоисключающие варианты, а две стороны одной и той же игры, в которой выигрывают те, кто умеет и дружить, и честно соперничать.